Для сохранения языка необходимо желание носителей

Инфоцентр FINUGOR представляет интервью исследователя и преподавателя финно-угорских языков из Университета Вены, гражданина США Джереми Брэдли. Д.Брэдли владеет финским, эстонским и марийским языками, он разработал программу проверки орфографии марийского языка, создал программу-помощник для чтения при изучении марийского языка, участвовал в создании учебника марийского языка на английском языке, создал сайт Mari-language.com, преобразованный затем в Mari Web Project, принимает участие в проекте по разработке англо-марийского словаря.

В интервью финно-угровед из Вены излагает свою точку зрения на судьбу малых языков. По мнению Д.Брэдли, многие миноритарные языки уже исчезли или находятся на грани исчезновения под давлением «больших» языков, например, английского, однако существуют удачные примеры выживания немногочисленных языковых общин в иноязычном окружении и даже возрождения малых языков.

Джереми, возможно ли сохранить от исчезновения малые финно-угорские языки? Профессор Янош Пустаи заявил о рубеже в 100 тысяч носителей, необходимых для сохранения языков – насколько это предположение обоснованно?

Прежде всего, отмечу, что я не эксперт по выживанию языков, но мое первое впечатление таково, что это слишком упрощенно – назначать какое-либо специальное число для таких вещей. «Если вас больше – ваш язык выживет, если нет – не выживет». Вероятно, Янош Пустаи сам понимает, что упрощает ситуацию.

Прекрасный пример для опровержения мантры о том, что малые языки по умолчанию должны умереть, — татары в Финляндии, которые продолжают сохранять стабильное число говорящих на родном языке – около 1000 человек – после более чем 100 лет проживания в стране. Тенденции и условия функционирования языков намного важнее, чем голые цифры.

Но в целом, я думаю, есть значительно лучшие шансы для смены тенденций для тех финно-угорских языков, которые Янош Пустаи назвал «большими». Я полагаю, что не могу ничего сделать как лингвист для того, чтобы спасти язык манси, например. Но когда я смотрю на марийский, коми, удмуртский, эрзянский языки – я могу поразмышлять о некоторых прецедентах в истории, когда языки спасались от вымирания, даже находясь под угрозой исчезновения. Хорошим примером в этом смысле является валлийский язык в Великобритании.

Анника Пасанен рассказала читателям Инфоцентра FINUGOR об опыте сохранения малочисленного инари-саамского языка в Финляндии.

Саамские языки в Финляндии – великолепный пример! И это не только северо-саамский язык, но и инари-саамский выжил очень хорошо, хотя на нем говорит всего 300 человек!

Но в России такое повторить сложнее, поскольку отношение к билингвализму другое. Многие люди у вас все еще думают, что билингвализм это что-то нездоровое, мешает ребенку в жизни. Такого отношения совсем нет в Финляндии: там нормально быть билингвой. В Финляндии, наоборот, необычно, если вы не знаете три и более языков!

Добавьте к этому отсутствие финансов, официальной поддержки, политические обстоятельства… Надо быть гораздо хитрее, чтобы реализовать подобное в России, чем в других странах. Но и нельзя сказать, что это совсем невозможно. Никто не сможет доказать, что русский язык «слишком большой» и поэтому малые языки не смогут выжить – я слышу такие утверждения от марийцев: «Как может сохраниться марийский язык, когда русский намного важнее для жизни?» Ведь в той же Великобритании вам достаточно отъехать всего несколько часов от Лондона — и вы встретите живой миноритарный язык, хотя повсюду господствует английский!

Вы имеете в виду корнский язык в Корнуэлле?

Нет, валлийский в Уэльсе. Этот язык хороший пример в том смысле, что валлийское языковое возрождение состоялось без больших политических пертурбаций, это был очень плавный процесс. Сто лет назад валлийских детей наказывали в школах, когда слышали, что они говорят по-валлийски. Веками англичане жестко искореняли валлийский язык из Уэльса. Но на сегодня отношение полностью изменилось: валлийский язык теперь расценивается как культурное достояние Великобритании, ситуация с ним стабилизировалась.

Уэльс, кажется, не имеет статуса, подобного статусу национальной республики в России, так же и с валлийским языком…

Уэльс официально рассматривается как страна – часть Великобритании, он имеет схожую форму автономии, собственную языковую политику и так далее.

В любом случае, встает вопрос: что можно сделать для того, чтобы облегчить процесс изменения отношения к малым языкам – как это произошло в Великобритании и Финляндии – в России? И это изменение позиций должно произойти и внутри самих малых этносов, и среди большинства населения.

Я много думал об этом, но это очень непростая штука. Если я приеду из Западной Европы в Россию и скажу людям, что они должны делать то-то и то-то, то рискую встретить скорее шовинистическое отношение, а это будет контрпродуктивно.

Что же было ключевым звеном для благоприятных перемен в Уэльсе? Добрая воля англичан?.. Британского правительства?.. Упорная работа самих валлийских активистов?..

Изменение отношения к миноритариям по всей Великобритании и позитивные достижения в самой валлийскоговорящей общине без каких-либо больших политических перемен. Я могу привести многие другие примеры языков, которые некогда были на грани исчезновения, а сегодня у них все в порядке: это финский, эстонский, чешский языки. Но у этих языков изменение ситуации происходило одновременно с геополитическими переменами. Я всегда опасаюсь использовать эти примеры, так как это может звучать как будто я оправдываю сепаратизм.

Валлийский же язык, с другой стороны, возродился без таких радикальных перемен. И сегодня нет никакого серьезного движения за независимость Уэльса. Да и не нужно валлийцам стремиться к независимости, раз их права уже гарантированы так, как сегодня.

Зачастую приводится в пример возрождение мэнского языка или корнского. Является ли это правдой?

Мне кажется, нет. Только несколько ученых-лингвистов выучили корнский язык и язык острова Мэн настолько, что могут говорить на них. Но с ними все так и остается на академическом уровне. Нет никаких шансов, что эти языки приобретут новых носителей из числа тех, которых в английском языке называют «native speakers». Если язык однажды ушел, то он уже умер. Есть разве что три примера языков, которые успешно возродились после того, как не осталось некогда говоривших на них народов. Но все они находятся в чрезвычайных обстоятельствах.

Возможно, если хотя бы несколько филологов могут говорить на фактически мертвых языках – подобно мэнскому – то следующий шаг может заключаться в том, чтобы найти некоторое количество потомков говоривших на этих языках (это могут быть дети, внуки, правнуки и так далее), желающих овладеть языком предков. Например, иврит удалось возродить спустя почти две тысячи лет после того, как он перестал быть разговорным и был языком священных книг евреев. Разумеется, при возрождении иврита усилиями Элиезера Бен-Иегуды и его последователей сам этот язык был модернизирован, так как сохранилась лишь весьма архаичная лексика. Тем не менее, это пример возрождения вымершего языка.

Да, это так. Но в этом случае ситуация облегчалась наличием четко выраженной другой культуры и религии – факторами, которых, скажем, на острове Мэн просто нет. Поэтому на острове у потомков мэнцев весьма слабая мотивация для того, чтобы отправить своих детей учить мэнский язык – они потеряли свою культурную идентичность вместе с языком, и сейчас большинство их считает себя обычными англичанами.

Если культура каким-то образом сохранится, несмотря на то, что язык умер, как это произошло с ивритом, то дела небезнадежны. Но лишь крайне небольшое число нацменьшинств может сохранить свою культурную идентичность так же, как и евреи, которые перестали говорить на иврите много столетий назад.

Поэтому я скептически отношусь к утверждениям о возможности возрождения упомянутых выше языков как к мотивировке работы с ними лингвистов: если у носителей нет желания сохранить язык живым сейчас, не имеет значения то, что позже, возможно, появится стремление вернуть его назад – но это будет уже намного труднее.

Кстати, многие думают, что иврит получил реальный шанс возродиться только как результат появления фашизма: если бы Холокост не уничтожил в евреях Германию/немцев/немецкую культуру, то язык идиш (немецкий) мог бы легко одолеть иврит во всех сферах жизни.

После всего того, что случилось у евреев, они нашли мотивацию для того, чтобы забыть немецкий язык и предпринять усилия для непосредственного овладения языком предков. Вот почему случай с ивритом весьма проблематичен: миллионы людей погибли для того, чтобы он стал живым в наши дни. Думаю, это все же единичный случай.

Возрождение иврита, чтобы на нем стали говорить дома, в позапрошлом столетии – с этим можно сравнить ситуацию как если бы некто начал разговаривать с членами семьи на старославянском языке с целью его возрождения в наши дни.

Какие еще языки смогли воскреснуть из небытия, кроме иврита?

Могу привести в пример язык австралийских аборигенов барнгарла. Университет города Аделаида сейчас активно занимается возрождением языка барнгарла и других языков австралийских аборигенов – некоторые их них были утрачены и на них не разговаривали более ста лет! В США недавно воскресили индейский массачусетский язык, к его изучению привлекли детей. И еще один прекрасный пример – гавайский язык. В организациях, работающих над возрождением гавайского языка, приняты очень строгие правила: абсолютно все общение в школах, университетах и т.д. должно проходить на гавайском языке, включая разговоры с секретаршей и уборщицей. Я недавно разговаривал с профессором Университета Гавайев, этнической японкой, и она сообщила мне, что выучила гавайский язык очень быстро – у нее просто не было выбора!

Некоторые финно-угорских языков настолько малочисленны, что, кажется, полностью утратили шансы на сохранение – это языки води и ижоры в России, ливов в Латвии, квенов на севере Скандинавии. Можно ли надеяться на их спасение методом «языкового гнезда» — или уже слишком поздно?

С ливским языком, вероятно, уже слишком поздно. И даже не имеет значения то, насколько большой может быть политическая воля для его спасения – ее и так много. Предположительно, один из факторов здесь это то, что ливский язык является чрезвычайно трудным языком для изучения, и это быстро демотивирует энтузиастов, не являющихся ливами по происхождению.

Квенский язык имеет хорошие шансы для спасения, я думаю, но сами его носители обеспокоены неуклонным сближением его с финским языком – вплоть до того, что квенский язык просто теряет свои отличительные черты. Моя коллега в Финляндии проводила полевые исследования среди квенов. Она рассказала мне, что ее информанты всегда бывали расстроены и разочарованы тем, что слова их языка, которые они считали уникальными, оказывается, существуют и в финском языке. В этом смысле квены больше опасаются не ассимиляции со стороны норвежцев, а «сползания» в финский язык.

Квенский язык очень близок к финскому, но, вероятно, здесь дело не только в лингвистике, но и в наличии традиционной культуры (квены могут быть и оленеводами, как саами), этнического самосознания.

Да, на самом деле, это больше культурная идентичность, чем языковые различия между финнами и квенами. Квенский язык не более отличается от стандартного финского, чем разнятся между собой финские диалекты. Но квены имеют собственную историю, собственную культурную идентичность, которую хотят сохранить.

Мне кажется, впрочем, что такие ситуации случаются крайне редко. Например, австрийцы имеют очень сильную национальную идентичность и собственный набор диалектов. Если два австрийца заговорят друг с другом, немец из Германии может не понять ни слова до тех пор, пока сами собеседники не захотят этого. Но в Австрии абсолютно отсутствует какое-либо движение за признание «австрийского» языка отдельным от немецкого. Никто не отрицает стандартный немецкий язык как литературную норму. Есть только желание более открыто в письме использовать отдельные лексемы, которые называют «австризмами». У австрийцев сложился консенсус по поводу того, что они будут сохранять свою культурную идентичность внутри большого немецкоговорящего мира.

Если вернуться к квенам, то их ситуация, пожалуй, скорее, напоминает ситуацию у малых языков в России. В России, и это меня тревожит, зачастую внутри самого этноса есть несогласие, напоминающее изречение «Разделяй и властвуй». На ум приходит пример с горномарийским языком: иногда попытки развития луговомарийского языка отрицаются горномарийцами, так как они весьма озабочены собственным оригинальным этнокультурным наследием. Это я, с одной стороны, понимаю, но, с другой, луговомарийский язык не является угрозой для горномарийского. Я думаю, подход на сохранение диглоссии — двуязычия — это лучше, чем если бы остался лишь один язык. Диглоссия — лучший способ действий помочь в этой ситуации. Горномарийский имеет больше шансов на выживание внутри широкого общемарийского контекста, чем если бы он был сам по себе. Норвегия и Швейцария являются примерами стран, где совершенно разные языки успешно существуют без какого-либо языкового сепаратизма: швейцарский немецкий язык и норвежский нюноршк устойчиво функционируют, хотя их приверженцы вовсе не стремятся оторваться от доминирующего языка — литературного немецкого и норвежского букмола, соответственно.

Возвращаясь к теме о возможности ревитализации языков, думаю, если имеется кто-то, владеющий таким языком на основе письменных документов и аудиозаписей, вполне возможно возродить язык по методике «языкового гнезда». К счастью, мы, финно-угроведы, не стремимся возродить вымершие языки, но лишь языки, находящиеся под угрозой – и это легче, чем энтузиастам, работающим в Америке и Австралии, где языковой ландшафт был разрушен в значительно большей степени.

Является ли процесс глобализации и экспансии английского языка угрозой и для «больших» финно-угорских языков? Тот же Янош Пустаи, Лари Котилайнен из Финляндии и некоторые другие эксперты в этой стране и Эстонии говорят, что английский язык вытесняет национальные языки из сферы науки, англицизмы заимствуются для обозначения инноваций, что сказывается на лексике.

Угроза в плане путей развития этих языков? Да, возможно. Угроза для их существования? Нет. Я думаю, это все же две разные вещи. Первая неизбежна и происходит всегда. Кстати, одна коми девушка рассказала мне, как русские дразнят коми тем, что в коми языке довольно много слов, заимствованных из русского языка. Мол, у вас нет своего коми слова для «биологии» или «архитектуры»… А ведь в этих словах нет ничего русского, оба эти слова пришли из греческого языка. Но люди не знают о влиянии на их родной язык иностранного, если это уже произошло в прошлом.

В истории латынь, греческий, арабский, французский, немецкий языки были теми языками, которые повлияли на все языки мира. Сейчас эту роль играет английский язык.

Я не думаю, что слово «глобализация» верное для обозначения упадка малых языков на планете. Да, это происходит повсюду, но везде процесс происходит локально, и с ним надо справляться силами заинтересованных людей на местах.

Источник: FINUGOR

Фото из Фейсбука Джереми Брэдли