Языческая поэма на ФУ тему покорила Венецианский фестиваль

Российский фильм «Овсянки» Алексея Федорченко вышел в фавориты основного конкурса 67-го Венецианского фестиваля. Премьера картины на острове Лидо состоялась в присутствии нескольких членов жюри, в том числе и его председателя американского режиссера Квентина Тарантино. Фильм «Овсянки» получил один из высших баллов в неформальном рейтинге, который опубликовал фестивальный листок. Рейтинг составляется на основе экспертных оценок критиков и представителей ведущих итальянских и иностранных изданий, таких как «Corriere della sera», «Stampa», «Monde», «Herald Tribune», «Screen International», пишет сайт Вести.Ru. Ниже предлагаем статью из «Российской газеты».

В пятницу днем на Венецианском кинофестивале пресса смотрела российский конкурсный фильм «Овсянки» Алексея Федорченко. Его прокатное название за рубежом — «Молчаливые души».

Вниманию отборочной комиссии фестиваля были предложены три российские ленты: «Кочегар» Алексея Балабанова, «Край» Алексея Учителя и «Овсянки» Алексея Федорченко. Комиссия предпочла маститым конкурентам «Овсянок». Перед тем, как попасть в Венецию, картина претерпела множество приключений. Законченная еще в 2008 году, она надолго застряла на этапе «постпродакшн». В ней не раз менялась музыка: необходимые фильму мелодии турецкого певца Таркана оказались продюсерам не по карману. И, как мне рассказывали, фильм был гораздо больше насыщен «радикальными» эпизодами в стиле Рейгадаса, но к счастью или, к сожалению, от них вовремя отказались. В итоге образовалась 75-минутная лента, которая, несмотря на томительно тягучий ритм, пролетает как один миг, не давая зрителю пошевелиться.

Дальше мне придется хватать себя за локоть, чтобы не переборщить в оценках, и стучать по дереву, чтобы не сглазить. Мне этот фильм представляется крайне значительным, если не сказать выдающимся. По силе впечатления, которое теперь занозой сидит в памяти, в отечественном кино второй половины ХХ века я нахожу только одно сопоставимое название — «Зеркало», лучший фильм Тарковского.

Тарковский велик тем, что открыл для кинематографа новые пространства человеческой души. Свои, глубоко индивидуальные, обогатившие нас новым опытом, а кино — новыми возможностями. «Зеркало» — фильм уникальный, единственный, его нельзя повторить.

Федорченко, мне кажется, тоже нащупал для кино возможность проникнуть в нечто доселе нетронутое, мистическое и неуловимое — в генетический код. Перевести этот код в ранг киноязыка. Сделать его главным и единственным предметом рассказа. Это принципиально новая концепция кинематографа, и я не сомневаюсь, что это открытие теперь растащат на цитаты и, возможно, войдя в эту дверь, ринутся искать дальше.

Но первый шаг сделали «Овсянки» — «Молчаливые души».

В интервью, которое я взял у Алексея Федорченко недавно, он говорил об исчезнувшем угро-финском народе меря, который был полностью ассимилирован славянами, но чья кровь и сегодня доминирует в жителях северных областей России. Вслед за своим соавтором талантливым казанским писателем Денисом Осокиным Федорченко рассказывает о скорбном путешествии, которое совершают вполне современные люди — Мирон, директор бумажной фабрики в костромском городке Нея (Юрий Цурило), и фабричный фотограф с редким именем Аист (Игорь Сергеев) — от его имени идет рассказ. У Мирона умерла молодая жена Таня (Юлия Ауг), и по обычаям народа меря он должен предать тело огню, а прах развеять в реке. Потому что меря народ языческий, у них два бога — огонь и вода, а других богов нет. И еще — любовь. К ней мы еще вернемся.

Федорченко говорит о меря примерно как об инопланетянах, незримо живущих среди нас. Неотличимых внешне. Но голос крови позволяет им видеть друг друга. Голос крови руководит их поступками, диктует свой кодекс поведения, понятия о добре и зле, о запретном и позволительном.

Поэтому простой сюжет о поездке с телом жены к месту ее упокоения насыщен многочисленными побочными сюжетами. Внешне эти сюжеты подобны этнографическому фильму. Мы видим подробный обряд омовения тела, малопонятные нам манипуляции — так мы наблюдали бы в научно-популярной ленте за невероятным устройством жизни какого-нибудь муравейника, с изумлением находя в нем понятное, разумное и даже родственное. Иной раз это наблюдение заставит нас пересмотреть собственные заблуждения и предрассудки.

Федорченко снимает не научно-популярную ленту, но этот процесс отстранения и ревизии привычного — самое интересное в просмотре «Овсянок». Потому что перед нами не муравьи — это люди, наши современники и даже соплеменники. Но они — носители другой морали и других обычаев, которые вдруг в какой-то момент начнут казаться нам разумными и родственными. Более разумными и естественными, чем нанесенные цивилизацией табу и предрассудки. То, что считается грязным, греховным, вдруг оказывается целомудренно чистым и человечным. Так американские хиппи когда-то провозгласили любовь единственным божеством, достойным почитания. Любовь — ключевое слово и для фильма «Овсянки». Ею поверяются поступки, она определяет, что есть добро и что — зло.

Дальше вступают в свои права оттенки и нюансы. Любовь может быть недостаточной, современная жизнь оставляет ей слишком мало места, люди недолюбили, недочувствовали, недодали друг другу счастья. Все это фильм передает каким-то сверхчувственным образом — он как никакое другое кино подобен сложному музыкальному произведению, симфонии трагической и счастливой, разъятой и цельной одновременно. Ее темы, ее лейтмотивы — это шорохи жизни, это звучания масс воздуха, это отзвуки древности, которая в нас ворочается и пытается достучаться до наших сердец. Саундтрек картины заслуживает отдельного анализа: там поразительные песнопения, томительные звучания каких-то первобытных инструментов, бытовые шумы становятся музыкой — там поет сама природа. Великолепна работа Михаила Кричмана — оператора, которого мы узнали по фильмам Андрея Звягинцева. Он, как никто, умеет передать эту мощь природы в скупом кадре, ее поразительную красоту, ее драматизм и магнетизм. Он умеет вписать в природу человека как нечто нераздельное. Вместе с режиссером он создает фильм, где все действия выламываются из современной рутины, и рутина отлетает, как шелуха, оставляя только первозданное и настоящее.

Печальную поэтичность придает картине литературный прием, предложенный автором книги. «Это книга утопленника, — объясняет режиссер. — Герой утонул, и написал эту книгу своей жизни на дне реки Волги, используя ржавую пишущую машинку, на боках мертвых рыб. И мы эту книгу мертвого человека превратили в фильм». Легкий флер мистики окутывает происходящее, работает на все то же отстранение, придает современным событиям и персонажам окрас вневременного и вечного. «Книга утопленника» — как послание нам из глубин древности, из того мира, которого уже нет.

В какой мере можно доверять археологическим раскопкам Федорченко? Опыт «Первых на Луне» был для него бесценным: показал, что в искусстве выдумка может убеждать больше, чем реальность. Обычаи и верования народа меря не существуют со столь давних времен, что теперь их можно не столько реанимировать, сколько сфантазировать. Так что Федорченко продолжает свои кинематографические мистификации, и этого не скрывает: «главное — понимать, что меря на такое не обиделись бы», — говорит он. Но эти предполагаемые обычаи позволили ему осуществить главную сверхзадачу картины — «переплавить скорбь в нежность». Поэтому, вопреки скорбному сюжету, это фильм в высшей степени позитивный.

Это языческая поэма огромной эмоциональной силы, и она действует гипнотически. В пресс-зале, где миграция публики обычно идет постоянно (поняли, что как и о чем — и бегут в соседний зал ухватить еще что-то), все сидели как завороженные. И аплодисменты в финале были необычно долгими.

Не знаю, как отреагирует на такой фильм жюри под водительством Тарантино: отточивший свой талант на фильмах категории B-movie, он не слывет ценителем авторского кино. К тому же впереди еще большая часть конкурса, и неизвестно, какие еще восторги нас ждут. Но ясно, что случилось событие редкое: в кино пришел новый большой художник, который принес с собой свой, необычный и поразительный мир.

Попасть на официальную премьеру «Овсянок” в субботу в 17 часов местного времени было практически невозможно: зал был забит под завязку. Смотрели в абсолютной, редкой здесь тишине, после окончания устроили четвертьчасовую стоячую овацию. Как я уже отмечал однажды, это на самом деле ровно ничего не значит: стоячие овации на премьерах здесь, как и в Канне, почти непременный ритуал. Важнее и необычнее другое: жюри по определению обязано хранить невозмутимый вид. Но Тарантино в нарушение всех норм тоже бурно аплодировал съемочной группе стоя. Это уже чего-то стоит.

Очень неплохие оценки выставили фильму в ежедневном рейтинге журнала Variety, который здесь делает свои специальные выпуски. В жюри этом участвуют 20 критиков ведущих мировых изданий (российских среди них нет и не бывает). 3 критика поставили фильму пятерки (наивысший балл), 4 — по тройке , остальные по четверке или четверке с половиной. Правда, критик Il Manifesto выставил двойку. Но в целом это пока лучшие показатели в рейтинге.

Валерий Кичин

Источник: Российская Газета